[Fidelia-Fairyteller]

Борда традиционно висит, так что пардонте-с, товарищи с Полиджуса. Обещанный переводной фик - вот он.



Название: Правила близости

Название на языке оригинала: Potio*

Автор: Seeker ([e-mail])

Источник: http://www.angelfire.com/magic/apothecary/potio.html

Переводчик: Fidelia ([e-mail]

Категория: слэш

Пейринг: Снейп/Локхарт

Рейтинг: NC-17

Жанр: ангст

Дисклеймер: балуются все: Снейп, Локхарт, автор, переводчик, читатели

Саммари: Локхарт пытается вернуть себе память. Не без помощи Снейпа.



________________________________

* Питьё, напиток

<><><><><><><><><><>



Он толком-то и не знал, как и почему оказался в больнице. Он не понимал, почему все эти люди, которые, как ему объяснили, должны помогать, поначалу хихикали в кулачок за его спиной, а потом и вовсе в лицо, не стесняясь. Он не мог взять в толк, почему та жалость и восхищение, с которым его поначалу приняли, резко сменились презрением и пренебрежением.

Но это не сильно удивило, раз уж он всё равно не знал, кто он такой; он ведь не знал, что бывает по-другому.

Мужчина, которому сказали, что его зовут Гилдерой Локхарт, и он волшебник, стоял у окна терапевтического крыла старой больницы и думал, сможет ли он вспомнить хоть что-нибудь. Нет, какие-то люди из больничного персонала, конечно, сказали ему, кто он такой, но... Чтобы помочь его памяти вернуться, медсёстры давали ему якобы написанные им самим книги, а потом забирали их, ухмыляясь и обзывая их содержимое чушью. Потом один врач посердобольнее назвал его книги художественным вымыслом и пояснил, что вряд ли они помогут Локхарту вспомнить себя, раз они на самом деле не автобиографические. Гилдерой вглядывался в суровые лица медсестёр, которые кудахтали над ним только в первый день, и не понимал, когда и чем успел их разочаровать. Что бы они ни сделал, он этого не помнил.

И в этом был корень всех его бед. Он ничего не помнил, но шестое чувство подсказывало: мгновенно стёршаяся память – это не просто досадное происшествие, это заслуженное наказание. Проблема была в том, что Локхарт не знал, за что именно его наказывают, не знал он и того, что за досадное происшествие с ним случилось. Его воспоминания начинались в тот момент, как он очнулся в каком-то подземелье рядом с двумя очень злыми школьниками и огромной чешуйчатой змеиной шкурой.

Потом в голове всё затуманилось, потом ему стало страшно, а потом он вдруг исчез из школы и оказался в больнице. Всё это было очень странно.

Солнце нырнуло в облако, и Гилдерой уставился на своё отражение в оконном стекле, надеясь, что, увидев своё лицо, сможет хоть что-нибудь, да вспомнить. Стекло отразило волнистые светлые волосы, грустные голубые глаза и задумчивое лицо.

А ещё какие-то странные едва заметные полосы на щеке, очень похожие на шрамы.

Локхарт моргнул, вгляделся в своё отражение чуть пристальнее и досадливо поморщился, когда солнце вышло из-за облака, лишив его импровизированного зеркала. Но ведь этих полос не было ещё вчера. В комнате не было зеркала – их вообще можно было во всей больнице по пальцам пересчитать, а рассмотреть своё отражение в уборной Гилдерою как-то не пришло в голову. Ему не нравилось смотреть на себя, на него и так всё время пялились. И смеялись над ним. И ненавидели его.

– Снова любуешься собой, Локхарт? – насмешливо прозвучал голос терапевта, и тот резко повернулся. Женщина-врач показалось ему сердитой, но, как оказалось, она всегда была такой. Он не мог понять, почему: то ли из-за того, что он ничего не помнил, то ли из-за того, что он что-то такое натворил в прошлом.

У него болела голова, а они ещё даже и не начинали. Минувший час облегчения не принёс. Терапевт заставляла его выполнять определённые действия, махала у него перед носом какой-то полированной щепкой и завывала на иностранном языке, но он всё равно чувствовал себя так, словно бьётся головой о каменную стену. К тому времени, как врач закончила, он почти ослеп от головной боли. Боль не прекращалась до тех пор, пока он не вернулся на свою койку в тёмной комнатёнке, самой дальней от поста медсестёр в самом конце коридора.

И с чего она взяла, что Гилдерой восхищается собой? С какой вообще радости он должен собой восхищаться, если больше этого явно никто не делает?

Эту ночь он просидел без сна на своей койке, скрестив ноги и рассматривая раскиданное по ней содержимое кожаного чемодана. По словам доктора, это были все его вещи. Некоторые монетки он узнал благодаря картинкам в книге, найденной в больничной библиотеке через несколько дней после того, как здесь оказался. Верхняя мантия, бельё, нарядная светло-голубая мантия с блестящей вышивкой, пара ботинок из превосходной замши, перо и немного чернил, полированная щепка, которая, как он теперь знал, на самом деле является волшебной палочкой, маленькая книжечка в кожаной обложке с именами и адресами и золотой ключ. Гилдерой успел спросить у одной из медсестёр, прежде чем они отвернулись от него, привычно смеясь, что это за ключ такой. Та ответила, что он от ячейки в Гринготтсе. Знать бы ещё, что это вообще такое – Гринготтс… Ещё в чемодане был небольшой камешек, который Гилдерою запретили трогать, потому что это был ключ от какого-то порта под названием Хог Смит. Никто не заморачивался объяснением, почему ключ открывает некий порт и в честь какого Смита со странным именем Хог он назван.

Этой ночью ему снились – да, сны он видел – монстры. Многорукие чудища, которые били его и рвали когтями, преследовали его, пугали, проклинали и смеялись над ним. Одни из них походили на медсестёр, ухаживающих за ним, другие кричали и о чём-то умоляли. Гилдерой не знал, что им всем от него нужно, и бежал прочь, только чтобы попасться в лапы других чудовищ с длинными клыками и горящими глазами. Утреннее пробуждение принесло облегчение, всё-таки окружающая действительность, какой бы они ни была, была не настолько кошмарна.

На следующее утро после завтрака и короткой прогулки по окрестностям внутреннего дворика (он гулял с тех пор, как один из врачей сказал: «В любом случае, с твоим телом всё в порядке», явно имея в виду, что если проблемы и есть, то они с головой) Гилдерой сбежал от больничного персонала и пробрался на третий этаж. Дежурная у стойки ухмыльнулась при его появлении, но не задержала. Возможно, ей было просто интересно, что он будет делать. Нечасто на этаже, где содержаться буйные больные, появляются сторонние посетители. Единственным плюсом пребывания на этаже буйных было то, что никто не приходил проведать их, и поэтому гостевой туалет всегда пустовал. Гилдерой оглядывался, удостоверяясь, что он совершенно один, а потом включал все лампочки, от яркости света которых болели глаза, подходил к настенным зеркалам вдоль ряда раковин и пристально рассматривал своё лицо.



Так и есть. Линии на лице выделялись чётче, темнее, чем вчера, становились более явными. Они словно паутиной оплетали левую половину лица, охватывая лоб, проходя по виску и полосуя щёку, захватывая уголок рта и уходя под челюсть. Они были какого-то странного воспалённо-красного цвета, как будто под кожей горел огонь. И этот огонь начинал жечь. Слегка. Если Локхарт нажимал на самый толстый шрам длиной сантиметров десять и шириной в полсантиметра, пересекающий скулу и на миллиметр не достигающий до глаза.



Гилдерой резко выдохнул. Возникло ощущение, как при воспалённой надкостнице. Он опустил руку и подождал, пока заслезившиеся глаза не высохнут.



Правая часть лица выглядела совершенно нормальной. Кожа была светлой, кое-где испещренной мимическими морщинками. Волосы были не такими волнистыми, как в тот день, когда он впервые увидел своё отражение, они были скорее каштановыми, чем золотистыми, и в них уже серебрились седые пряди. На левом виске клок волос был совершенно белым, и у виска же кончался шрам. Там вообще волосы росли какими-то островками, как будто ему сняли часть скальпа, и потом волосы выросли неравномерно. Гилдерой пристально уставился в зеркало.



Даже по мере того, как он вглядывался, шрамы становились явственнее. Как будто бы им нравилось проступать на лице, проявляться, становиться видимыми. Одна из медсестёр, перешёптываясь с другой, как бы невзначай бросила фразу о «тающем гламуре». Сопоставив эти слова с тем, что Гилдерой узнал о себе с тех пор, как его жизнь началась заново в туннеле под школой, он стал приходить к неутешительным выводам.



Медсестра не говорила о какой-то специфической заботе о лице, обезображенном шрамом, о нет, она говорила о магии. Магия скрывала шрам, и именно сам Локхарт применял эту магию, причём не только для того, чтобы сделать повреждение невидимым. Видимо, как-то так получилось, что он кому-то навредил при этом, каким-то людям. Ну, или в крайнем-крайнем случае очень сильно разочаровал их. И неважно, как долго он будет оставаться в стенах больницы, никакие заклинания, зелья и волшебные палочки не смогут дать нужное ему объяснение.



Отвернувшись от зеркала, Гилдерой покинул туалет, спустился вниз в свою комнату, покидал в мешок вещи, которые вроде как принадлежали ему, и ушёл из больницы. Никто и не заметил его ухода, в этом он даже не сомневался. Да никому и дела до него не было, в чём он тоже не сомневался. Он пустился в путь с целью выяснить точно, что же за человек скрывается за именем Гилдерой Локхарт.



Да, он боялся того, что может узнать о себе.



Больница находилась непонятно где. Поля, холмы, перелески, ручьи и ни одной живой души на мили вокруг. Он шагал несколько часов без остановки, пока солнце не поднялось высоко, и он не проголодался как волк. Тряхнув головой и криво усмехнувшись, он пробормотал: «Надо было навестить кухню, прежде чем уходить вот так…».



Спустив мешок с плеч и присев на траву под деревом, Локхарт принялся рыться в вещах в поисках съестного. Наткнувшись на давешний камешек – «Ключ в порт Хога Смита», Гилдерой долго смотрел на него. А потом таки решился – однажды нужно попробовать запретный плод – плотно сжать его пальцами.



Когда мир закрутился перед глазами, Локхарта чуть не вывернуло наизнанку. Он крепко прижал другой рукой мешок к груди и подождал, пока желудок, взметнувшийся к горлу, вернётся на место. Головокружение постепенно прекратилось, и он решился открыть глаза. Которые чуть не вылезли из орбит, увидев открывшееся им.



Гилдерой теперь стоял не посреди леса. Он был в каком-то городишке. Странный средневековый городок с людьми в старинной одежде, спешащими по своим делам и не обращающими на него ни малейшего внимания, словно материализация прямо из воздуха были здесь нормой. Локхарт взглянул на камешек, всё ещё зажатый в пальцах, и поспешно затолкал его в мешок. Теперь Гилдерой, по крайней мере, знал, какой порт открывает ключ. Ковыляя на плохо держащих его ногах по улице и заглядывая в витрины магазинов, он с опаской осматривался по сторонам – а ну как где-то здесь ходит сам Хог Смит, который может оказаться строгим правителем странного городишки. Собственное отражение кривлялось и строило ему рожи в стёклах витрин.



Вообще же это было ужасно. Первое, что бросалось в глаза – это сеть шрамов, оплетающая всю левую часть лица. Они были ярко-красные и зло пульсировали, словно их питала отравленная кровь. Они настолько бросались в глаза, что любой, посмотревший в лицо Гилдерою, больше ничего бы и не заметил, кроме этих шрамов. В больнице холодность и явная пренебрежительность персонала породили в нём желание стать как можно незаметнее. Сейчас инстинкт велел ему вести себя так же.



Опустив голову как можно ниже и прикрыв лицо волосами, защищая шрамы от любопытных взглядов зевак, Локхарт выбирал самые тёмные и тенистые места. День был будний, прохожих было немного, и шанс наткнуться на кого-то из прошлой жизни был явно невелик. Самое время и место заняться поисками себя. Поскрипывающая на ветру вывеска над входом в высокое пыльное с виду здание обозначила книжный магазин, здесь-то и решил Локхарт начать свои поиски.



У самого входа на полках были разложены газеты, обитатели фотографий пялились на Локхарта во все глаза и показывали неприличные жесты. Гилдерой нахмурился. Его что – все ненавидят? Возможно, они ненавидят *того* его, которого он так и не вспомнил, оттого и такая реакция. Но нельзя же начинать новую жизнь, не зная точно, что именно ты оставляешь позади. И Локхарт решительно повернул к полкам. Возможно, в его книгах, которые ему так и не дали толком просмотреть в больнице, содержится ключ к разгадке.



Он не смог найти их. Гилдерой просмотрел беллетристику (ведь врач в больнице причислил его книги к фантастике), потом юмористический раздел – над ним ведь смеялось так много людей! – но и там их не было. Озираясь по сторонам в отделе разномастной публицистики, Локхарт тяжко вздохнул. Он не мог ума приложить, с чего начать поиски.



– Чем-то помочь, сэр? – пискнул позади него голосок. Гилдерой обернулся с благодарной улыбкой. Владелец магазина, очень высокий худой мужчина в чёрной мантии, скривился и отвернулся.



И он знал, почему. Шрамы, уродовавшие лицо, теперь болели постоянно. Стараясь не обращать внимания на реакцию владельца, он на всякий случай спросил:



– Я ищу произведения Гилдероя Локхарта. У вас нет книг этого писателя?



Смех мужчины прозвучал очень натурально.



– Хотите посмеяться, да? Есть такие, есть, лежат среди нераскупленного старья. Продам вам всю серию за бесценок. Никому они теперь не нужны, когда открылось, что автор – самозванец, обманщик и вор.



Гилдерой с трудом сглотнул. Так, значит, он был обманщиком? С трудом удержавшись от вопроса, он взял одну из очень сильно уценённых книг из высокой стопки и засунул остальные в мешок. Владелец магазина взял с него только три монетки за всё собрание сочинений и махнул рукой в сторону выхода, даже не взглянув на него на прощание.



Не то чтобы ему было до этого дело. Усевшись за самый дальний стол кабака, Локхарт смотрел на улыбающегося и подмигивающего себя на обложке. Он знал, что никто на свете не узнает в больной развалине с изуродованным лицом золотоволосого молодого красавчика. А ещё он узнал, что красота сказочного принца была настолько же фальшивой, насколько реальны шрамы на его лице.



К нему подошла официантка, взяла заказ, постаралась не подать виду, что шрамы привели её в ужас, и ушла, не бросив и пары слов. Впрочем, это и к лучшему. Ему нужно много прочитать, да и недосуг выслушивать слова сочувствия от кого бы то ни было.



Три часа, две пинты пива и четыре книги спустя, он задумался, кем же был, мать его, этот Гилдерой Локхарт. Если верить книгам, он был, по меньшей мере, героем. А верить слухам – так отъявленным шарлатаном. Бросив деньги на стол и запихав книги обратно в мешок, Локхарт отправился к стойке бара.



– Извините, – попросил он вежливо.



Бармен бросил взгляд на его лицо, а потом уставился вниз и спросил у полированной стойки:



– Ну?



– Не подскажите ли вы, где находится редакция местной газеты?



– Да пожалуйста. Редакция «Ежедневного Пророка» находится двумя кварталами выше, пятая дверь. По бокам двери большущие бордовые свитки – в общем, мимо не пройдёшь.



Он и правда не прошёл. Встреченные им люди смотрели на него вежливо ибыстро отводили взгляды, его проводили в архив и оставили одного. Локхарт смотрел на стопки подшивок за последние два месяца, люди с фотографий лыбились ему и показушно освистывали. Он вздохнул. Что-то подсказывало Локхарту, что найденное ему не понравится.



Всё оказалось даже хуже, чем он мог представить. Он и правда был мошенником, ужасным негодяем, который присваивал чужую славу, а потом стирал людям память, чтобы они не могли возмутиться. По сравнению с открывшимся, маскировочно-гламурные чары для облагораживания лица показались просто невинной забавой.



Гилдерой дочитался до такой степени, что глаза заслезились, желудок взбунтовался, а мозг грозил взорваться. Но ничто из прочитанного не вызвало ни малейших воспоминаний, вопреки словам врача. Зато он узнал, что сам пострадал от того же самого заклинания, сотворённого сломанной палочкой, которое всегда применял к своим жертвам. Если использовать достаточно усилий и получить как можно больше информации, возможно, ему удастся всё вспомнить.



Учитывая, то, что он узнал о себе из газет, ему вряд ли понравятся собственные воспоминания…



Но, единожды начав, Гилдерой решил довести дело до конца. Продираясь сквозь печальную повесть о собственной карьере, сквозь украденные подвиги и халатное отношение к обучению детей в школе, сквозь безжалостную попытку расправиться с двумя мальчишками, в результате чего его собственная память была потеряна, Локхарт воистину побывал в аду. Теперь его нисколечко не удивляло, что люди, изначально боготворившие его, потом так резко меняли своё отношение на прямо противоположное. Он и впрямь был достоин презрения.



История его мерзкой личности и дальше муссировалась бы в прессе, если бы не новость, перекрывшая всё на свете: какой-то злодей по имени Волдеморт, ещё более злобный, опасный и явно возбуждавший больший интерес, чем Локхарт, был повержен с помощью трёх волшебников: Дамблдора, Снейпа и подростка по имени Поттер. На портретах в газете их лица выглядели смутно знакомыми. Гилдерой решил про себя, что встречал их в той школе, из которой попал в больницу.



Когда изучать осталось нечего, Локхарт вернул подшивку на место. Оставляя позади задокументированную историю своего позора, он побрёл на улицу. За это время на городишко опустилась ночь, и на улицах прибавилось людей. Весёлые, беседующие друг с другом горожане прохаживались по улицам, старательно не глядя на него, чтобы не испортить себе настроение случайным взглядом на урода. Гилдерой завернул в ближайший паб, уселся в самом тёмном углу и выпил столько джина, сколько в него влезло. Написав столько некогда популярных книг, Локхарт успел заработать на них достаточно денег прежде, чем они стали макулатурой. Деньги, которые он нашёл на дне своего мешка с вещами, оказались значительной суммой, и джина на них можно было купить – хоть залейся по самые глаза.



Может быть, подумал он малодушно, ему удастся упиться вусмерть, и тогда не придётся с утра разглядывать собственное изуродованное лицо в зеркале. Или оглядываться на прошлое.



Но, к несчастью, хозяин паба был человеком, наделённым совестью. А может, на него произвели впечатление деньги. Или сыграло роль нежелание обнаружить за столом собственного заведения насквозь пропитанный джином труп. Как бы там ни было, Локхарт очнулся наверху, в тёплой постели, застеленной чистыми простынями, на тумбочке рядом стоял стакан воды и крохотная голубая бутылочка с зельем.



Поутру Гилдерою показалось, что оно попал в ад. Лицо ныло, зудела кожа под волосами, сотни крошечных гномов били по его черепу изнутри острыми молотками, размер языка в три раза превышал размер рта, в желудке плескалась кислота, а глаза растворились в глазницах. Трясущейся рукой он потянулся за водой и вместо стакана наткнулся на пузырёк. Это была воистину счастливая случайность – волшебное зелье сотворило чудо.



Провалявшись навзничь целый час, Локхарт смог, наконец-то, сесть прямо. Тазик под кроватью пригодился как нельзя кстати, потому что с большей частью проглоченного накануне джина пришлось счастливо расстаться. Гилдерой смог добраться до туалета только благодаря принятому зелью, которое утихомирило гномов и уменьшило язык до привычных размеров. Но в глаза всё ещё был насыпан песок, а шрамы горели огнём. В уборной он кое-как помылся, облившись водой из таза, и почистил зубы, рассматривая своё отражение сквозь туман перед глазами.



Красные полосы шрамов раздулись ещё больше, как будто они злились, по красному теперь расползалась желтизна. Гилдерой чуть-чуть надавил на шрам - прикосновение было лёгким, словно пёрышко - но боль, отдавшаяся в голове, была настолько сильной, что его вырвало прямо в раковину. Локхарт стоял посреди ванной комнаты, покачиваясь и силясь сделать вдох. Когда боль отступила, он вымыл раковину и снова почистил зубы, решив больше не касаться лица.



Но это решение уже не имело значения. Жгучая боль в шрамах словно ушла вглубь, теперь ощущение было такое, будто какой-то яд разъедает самые кости. Если его и не свела с ума вся страшная правда о себе, теперешняя боль легко могла справиться с этой задачей. Локхарт не знал, что с этим делать. К кому пойти. Он искренне полагал, что никто не захочет ему помочь. Он отказался от мысли вернуться в больницу.



И он снова лёг в постель. Зелье подействовало, и гул в голове почти утих. Гилдерой пялился в потолок и думал, что же ему делать дальше. Мысли вяло текли сквозь голову, и он даже не понял, когда именно это произошло. Он почувствовал, что оказался… в каком-то другом месте.



Трава сладковато пахла, но во рту ощущался кислый привкус страха. В руке была зажата палочка, он взглянул вниз и увидел, что ботинки и подол чёрной мантии заляпаны грязью. Лицо не болело, но желудок сжался от страха в такой тугой комок, что Гилдерой боялся, что его сейчас вывернет. Он чувствовал себя молодым, до странности молодым, и какой-то частью сознания понял, что это не просто галлюцинация - это воспоминание.



Ему не могло быть больше девятнадцати, когда это произошло. Его первое задание, испытание в полевых условиях – выкурить весьма неприятного монстра из логова. В задачу Локхарта входило нейтрализовать чудовище. В итоге же чудовище почти нейтрализовало его самого.



Оно оказалось большим, почти три метра в высоту, когда поднялось на задние лапы. Рука Локхарта с зажатой в ней палочкой сильно тряслась. Мозг отказывался фиксировать происходящее, связывающее заклинание повисло на языке, скованном первобытным страхом. Он колебался слишком долго. Монстр мазнул здоровенной плоской лапищей, задевая его по лицу и сваливая на землю. Там, где когти рассекли кожу, вспыхнуло пламя, и страх превратился в парализующий ужас.



На крики боли прибежал местный житель – старый волшебник, который повидал больше, повоевал больше и уже позабыл больше, чем Локхарт вообще когда-либо знал и пережил. Стоя рядом с раненым юношей, старик шептал слова, сплетая сложное заклинание, и чудовище опустилось на колени. Потом всё было просто – ножом по горлу, фонтан янтарно-жёлтой крови, и всё закончилось.



Добрые слова развеяли туман страха, сгустившегося вокруг Локхарта, и когда он стал хоть что-то соображать, увидел причитающего над ним волшебника, встревоженного тем, что не в его силах залечить раны от когтей монстра. Вырвавшийся на свободу страх снова овладел сознанием Локхарта.



Это была катастрофа. Абсолютная катастрофа. Он не справился, при этом не умея делать ничего другого. У него не было выбора. Никакого. Он не мог потерпеть поражение. Просто не мог. Он не мог позволить старику рассказать всем правду, чтобы самому при этом потерять работу, не мог позволить уязвить свою гордость, которую культивировал с детства, не мог посрамить себя и семью.



И он этого не сделал.



Единственное заклинание, которым он владел в совершенстве – заклинание изменения памяти. И Гилдерой воспользовался им, чтобы спасти себя. Он стёр всю память старому волшебнику, вышел из его хижины в каком-то Мерлином забытом селении и отправился домой. У себя в комнатах он слой за слоем начал наводить иллюзию на своё мертвенно-бледное, изуродованное лицо. Никто не должен знать.



И никто не узнал.



Его работодателям пришлась по вкусу сказочка об успешном сражении и победе над ужасным монстром, и в результате Гилдерою повысили зарплату и дали ещё одно задание. Никто не заметил иллюзии, скрывающей его лицо, потому что никто не обращал внимание на юнца, только-только начинающего делать карьеру. Ведьма в Трансильвании, на свою беду повстречавшаяся Локхарту на узкой дорожке, нейтрализовала второе чудовище и вместо благодарности расплатилась памятью. Жизненный путь определился.



Годы напролёт Гилдерой шёл своим путём, пока не сроднился с ним настолько, что о другом уже и не помышлял. Получи задание, выбери местного специалиста по нечисти, такого, о котором и не вспомнят, которого не будут искать, и таскай каштаны из огня его руками. Отними у него память, запиши свои впечатления о битве, продолжай въезжать на чужом горбу в рай. И всё это время Локхарт применял к себе чары иллюзии. Никто не знал, что яд разъедает его изнутри, до тех пор, пока его душа не покрылась гноящимися шрамами так же, как и его лицо, спрятанная за красивой оболочкой-скорлупой.



Так продолжалось до тех пор, пока два школьника не обернули против Гилдероя его любимейшее, вернейшее заклинание, не дававшее осечек. Его самого лишили памяти. Теперь он не знал, что нужно тщательно заботиться о призрачной скорлупе, и та треснула, лишившись постоянной подпитки, обнажая отвратительные шрамы на лице и в душе. Его заклеймили обманщиком, развенчали миф о красавчике-герое, прекратили ему потворствовать, бросили его, беззащитного, на осмеяние толпе.



Это было не просто падение, произошла настоящая катастрофа. Гилдерой ума не мог приложить, что делать. Ничего не приходило в голову, а делать что-то нужно было срочно. Одним словом – он погрузился в болото по самую маковку. Его прошлое успешно уничтожило его будущее, а он никак не мог повлиять на положение дел. Но, что странно, Локхарт совсем не испытывал жалости к себе. Он пал так низко, что даже жалость к себе сейчас была для него слишком высоким чувством. Его охватило равнодушие.



Не имея никакого плана, Гилдерой пришёл к выводу, что в любом случае стоит хлебнуть джина. Это решение задало тон последующим дням. Дни растянулись в недели, когда он отдал трактирщику свой маленький золотой ключик, и джин потёк рекой. Самым приятным в состоянии сильного опьянения было то, что ему не нужно было думать. А если не нужно было думать, ему не нужно было вспоминать. А если не нужно было вспоминать, он не испытывал боли.



Кроме того, когда Гилдерой напивался, лицо словно немело, и он не корчился в агонии от боли. К тому же, люди перестали пялиться на него, и это было подарком Мерлина.



Надо полагать, что он продолжил бы разрушать себя, однажды упившись до смерти или пропив все сбережения, если бы кое-что не произошло. Однажды ночью он упал посреди коридора, не доковыляв до своей комнаты. Трактирщик был слишком занят, чтобы заметить произошедшее и отнести его в комнату, и кто-то споткнулся об него. Мужчина, обнаруживший его, сделал с Локхартом то, что никто не делал уже в течение нескольких недель.



Он посмотрел на Гилдероя и действительно увидел его.



– Просто великолепно. Чем ещё мог закончиться этот поистине выдающийся день, как не падением из-за пьяницы, валяющегося на пороге в мой номер.



Саркастичный голос развеял пьяную завесу тумана в голове Локхарта. Он был смутно знакомым, едким и презрительным, но при этом недружелюбным сам по себе, а не только по отношению к Гилдерою. Сильная рука опустилась ему на плечо, и, надавив, привела в сидячее положение.



И тут человек задохнулся от изумления:



– Мерлин, Локхарт, это ты? Что случилось? Не то чтобы мне действительно хотелось знать, но ты залил кровью и гноем весь ковёр.



С трудом держа глаза открытыми, щурясь в тусклом свете холла, который казался слишком ярким и грозил выжечь сетчатку, Локхарт увидел бледное лицо с очень тёмными глазами, обрамлённое прямыми чёрными волосами. Мужчина свирепо смотрел на него. И Гилдерой его таки узнал.



– Снейп? – спросил он слабым голосом. Здоровенный нос сморщился будто до самого лба, взгляд стал ещё более свирепым.



– От тебя несёт так, словно ты искупался в чане винокурни. Я-то наивно полагал, что ты надёжно заперт в больнице имени Святого Мунго… Как ты умудрился сбежать?



– Просто ушёл, – Локхарт почувствовал, что трезвеет, и с рассеиванием алкогольных паров боль стала возвращаться. Он почувствовал, как из уголка глаза стекает слеза – шрамы сразу же обожгло нестерпимой болью.



– Да уж, они должны использовать более мощные охранные заклинания, – проворчал Снейп, но плечо Гилдероя не выпустил. Но это было даже хорошо. Если бы эти костлявые пальцы не держали его сейчас за плечо так крепко, он бы снова упал. Эта мысль явно заслуживала внимания.



– А-аставь м’ня в п'кое… – пробормотал он.



Чёрная бровь удивлённо приподнялась, взгляд стал ещё более внимательным.



– Эта идея мне явно импонирует, но мне всё же нужно переступить через твоё бесчувственное тело, чтобы попасть в свою комнату, поэтому приходится с тобой общаться. Подвинуться можешь?



Вопрос заставил Локхарта прислушаться к собственным ощущениям, чтобы ответить точно. Ноги его совершенно не слушались, а тело одеревенело, лицо же при этом горело огнём.



– Нет, – ответил оно максимально честно.



– Ты всё та же обуза, – раздосадовано выдал Снейп. – Я вижу – ты совсем не изменился. – Он наклонился над Локхартом ниже, снова сморщив нос, на этот раз явно из-за неприятного запаха болезни, перебивавшего даже алкогольные пары. – Во всяком случае – не сильно. – Выпрямившись, Снейп достал палочку и пробормотал заклинание.



Тело Локхарта стало словно невесомым и приподнялось над полом, медленно вплывая в раскрытую дверь комнаты Снейпа. Гилдерой с надеждой взглянул на кровать, но вместо неё Северус опустил его на диван.



– Ты вызываешь отвращение. Если ты считаешь, что я пущу тебя на свою кровать и положу на свои простыни в таком виде, то твой разум повреждён совсем уж безнадёжно, – отрезал Снейп.



Локхарт хотел, было, пожать плечами, но передумал. Всё тело начинало болеть, и больше всего на свете ему сейчас хотелось засесть в самом тёмном углу паба в обнимку с полной бутылкой джина. Этому желанию не суждено было сбыться. Снейп усадил его на диван, сам устроился на краешке кровати и принялся разглядывать его. Молча. Просто смотреть сквозь него угольно-чёрными глазами.



Прошло много времени с тех пор, как кто-то смотрел на Гилдероя и действительно видел его. Теперь, под взглядом Снейпа, он ощущал себя голым. Локхарт поёжился и инстинктивно вскинул руки, чтобы прикрыть изуродованное лицо. Боком ладони он неловко задел один из шрамов и не смог удержаться от крика боли. Когда затуманившие взгляд слёзы высохли, Локхарт чуть сознание не потерял от неожиданности, обнаружив Снейпа совсем рядом с собой.



– Ты ко мне принюхиваешься с целью выяснить, не воняет ли от меня? – спросил Гилдерой смущённо.



– А от тебя и правда воняет, – ответил Снейп рассеянно. – Грязная скотина. Тебя нельзя отпускать одного. Ты слишком тупой, чтобы позаботиться о себе, и с тобой слишком много хлопот, чтобы это сделал кто-то другой. – Северус снова сморщил нос, осторожно принюхиваясь. – Это не свежие шрамы, – сказал он уверенно.



Памятуя о нестерпимой боли, чуть не разорвавшей его голову на куски в прошлый раз, когда он чуть задел шрам, Локхарт замер, стараясь хладнокровно воспринимать это пристальное разглядывание.



– Они застарелые, и сильно. Им по меньшей мере лет двадцать. Почему они не зажили сами? Это результат заклинания? Что сказала Помфри? – типично презрительный тон Снейпа куда-то исчез. Кажется, Северус действительно заинтересовался.



– Она не знала, – медленно выговорил Гилдерой. – И никто не знал.



Глаза Снейпа расширились, и он отодвинулся достаточно далеко, чтобы с недоверием взглянуть в лицо Локхарту.



– Пожалуйста, скажи мне, что ты прибегнул к помощи целителей. Но только не говори мне, что ты просто прикрыл их иллюзией толщиной с маггловский театральный грим, так и оставив гнить.



Зная, как глупо прозвучат его объяснения, несмотря на то, что двадцать лет назад они имели смысл для него, и не желая давать Снейпу возможность жестоко высмеять его, Локхарт просто смолчал. Северус хмыкнул. Этот незамысловатый неприятный звук одновременно выразил отношение Снейпа к идиоту-Локхарту-в-своём-репертуаре и презрение к результату такого халатного отношения к себе.



– Ты действительно идиот, – вздохнул Снейп. – Двадцать лет ты позволял яду отравлять твоё тело. Почему? Ты был слишком высокого мнения о себе, чтобы признаться, что тебя посмел ранить монстр? Тебе было проще допустить, чтобы твои кости ссохлись, а мозг превратился в месиво? Хотя нет, погоди-ка. В башке у тебя всегда было месиво вместо мозгов. В этом отношении ничего не изменилось, – Снейп покачал головой. Локхарт заворожено смотрел, как качнулись прямые пряди чёрных волос по бокам от лица. – Назови мне хоть одну причину, достаточную для того, чтобы не вытряхнуть тебя из своей комнаты вместе с мусором и не дать алкоголю закончить дело, которое ты так активно начал.



В голосе Снейпа явственно прозвучал вызов, и Локхарт крепко задумался над ответом. Он не мог придумать только одну причину, чтобы убедить Снейпа помочь ему. Да кого угодно убедить, раз уж на то пошло. Жизнь его была разодрана в клочья, как и его лицо, прошлое представляло собой сплошную ложь, будущего у него не было, и никто не дал бы и кната ломаного за его жизнь, которой впору окончиться в канаве. Постаравшись отрешиться от всего, Локхарт так и сказал Снейпу.



Который смотрел на него во все глаза, словно у Гилдероя внезапно выросла вторая голова. Наконец он спокойно сказал:



– Ты ведь и правда так думаешь.



Это был не вопрос, но Локхарт всё равно кивнул. Снейп подвинулся, полностью сев на кровать, вид у него был ошеломленный.



Прошло несколько минут. Лицо Снейпа ничего не выражало, и в конце концов Локхарт попросил:



– Если ты собираешься дать мне пинка под зад, не мог бы ты прицелиться в сторону моей комнаты? Она всего на две двери дальше твоей. У меня там припрятана бутылка.



Верхняя губа Снейпа приподнялась в усмешке:



– Собираешься опять напиться?



– Алкоголь заглушает боль, – просто ответил Гилдерой.



Снейп прищурился:



– Болит голова? Или лицо? Впрочем, я не думаю, что в твоей голове есть, чему болеть.



– Лицо, – Локхарт старался давать как можно более короткие и чёткие ответы. Говорить было больно, онемение спадало, и когда во время разговора двигалась челюсть, покрытая шрамами кожа натягивались. – И ещё алкоголь перекрывает память.



– Так к тебе вернулись воспоминания?



– Я вспомнил достаточно.



Более чем. Локхарт бросил на Снейпа умоляющий взгляд. Северус поморщился. Или он просто так улыбался - трудно было сказать.



– Очень занятно видеть сорвавшуюся с волшебного небосклона звезду, когда с неё осыпалась звёздная пыль. Возможно, я смогу помочь.



– Зачем? – взгляд Локхарта был прикован к лицу Снейпа, Гилдерой пытался понять, что тому за дело до него. Ведь всем остальным было всё равно.



– Ну мало ли… Мне нечем заняться. Война закончилась, Тёмный Лорд побеждён, мне скучно. Я чувствую себя ненужным и бесполезным, мне нужно чем-то себя занять, мне нужна цель. Я хочу отвлечься от внушающего ужас сознания, что я всю жизнь проведу, вколачивая знания в головы тупиц-учеников. Вылечить тебя – это достойный вызов. В конце концов, я смогу выставить тебя вон, как только закончу. Общество раз уже дало мне по зубам, и я вижу следы тех же ударов на твоём изуродованном лице. Выбирай, дело за тобой. Я всё равно пока на отдыхе, в школе каникулы.



Теперь пришёл черёд Локхарта растерянно моргать. Это была самая длинная речь Снейпа, которую он мог припомнить. Впрочем, с памятью у него было неважно. В словах Северуса была какая-то скрытая горечь, и Гилдерою показалось, что тот выдал ему гораздо больше, чем намеревался. Словно собираясь скрыть момент слабости, Снейп поднялся с кровати и отошёл к письменному столу у окна.



Вытянув кожаный мешок из-под стола, Северус торопливо стал доставать из него ингредиенты. В мгновение ока стол превратился в мини-лабораторию с мензурками, спиртовками и крохотным котлом. Снейп принялся нарезать ингредиенты и вытаскивать пробки из бутылочек с пахучими (и вонючими) зельями, высыпая и выливая это всё в миникотел. Взмах палочкой, удовлетворённое хмыканье – и Снейп вылил дымящееся иссиня-фиолетовое, напоминающее консистенцией грязь, варево в маленькую чашку.



Поднеся чашку к лицу Локхарта, лежавшего на диване, Снейп сунул её прямо под нос. И даже по сравнению с давно не мывшимся, потным, пропахшим алкоголем и болезнью Гилдероем зелье воняло. Локхарт взглянул в неумолимое лицо Снейпа.



– Выпей это.



– Это поможет мне умереть? Сдохнуть можно от одного только запаха.



– А тебе не всё ли равно?



Резон в этих словах был. Гилдерой принял из рук Северуса чашку и выпил содержимое одним глотком. Странно, но при таком ужасном запахе вкус был приятный, напоминал настойку солодки. Запоздало Локхарт спросил:



– Для чего это?



– Настойка поможет тебе заснуть и начнёт очищать твой организм от яда.



Снейп снова отвернулся к столу, потом опять повернулся к Локхарту, держа в руках шприц и тампон. Почему-то у того возникло чувство, что сейчас ему будет больно. Очень больно. К счастью, от выпитой настойки он практически сразу же отключился, не дождавшись применения устрашающего медицинского инструмента.



Когда Гилдерой очнулся, несколько вещей одновременно поразили его, отчего закружилась голова. Впервые за последние несколько недель он был трезв. Находился он не в кабаке. Он был чистым. И голым. В чужой спальной сорочкой до пят. Локхарт находился в центре какой-то лаборатории, которая казалась огромной и бесконечной. Лицо почти перестало гореть, жжение не чувствовалось. Он даже мог связно думать.



Последнее, пожалуй, пугало сильнее всего. Локхарт бросил взгляд на самый большой из лабораторных столов, где Снейп попеременно склонялся над целой дюжиной разнообразных котлов, испускавших пар всех цветов радуги и источавших все возможные запахи. Мастер зелий казался довольным, внимательный взгляд обращался то на один пузырящийся котёл, то на другой. Увидев Снейпа за работой, Локхарт вновь задумался, почему тот ему помогает.



– Как давно ты в отпуске? – задал вопрос Гилдерой, удивившись, как глухо прозвучал собственный голос. Снейп вздрогнул от неожиданности и раздражённо посмотрел на него.



– Ага, проснулся? Жаль. А я-то рассчитывал, что ты проваляешься без сознания до тех самых пор, пока не выздоровеешь. Или пока не помрёшь.



– А сколько времени это займёт, по-твоему? И вообще – ты меня вылечить хочешь или в могилу свети? – по тону голоса Снейпа догадаться о его истинных целях было невозможно. Ухмылка Северуса вышла удивительно дружелюбной.



– Если бы я хотел тебя убить, из тебя уже росли бы цветочки. Ты позволил яду настолько поразить твой организм, что я удивляюсь, как ты вообще пережил первую стадию лечения. Но ты живой, и, я надеюсь, лечение завершится так же удачно, как и началось. Понадобится, по меньшей мере, месяц, чтобы полностью очистить твоё тело, – на этих словах дружелюбие куда-то делось, и на его место вернулось привычное раздражение: – А что касается моего отпуска, даже говорить об этом не хочу. Это какой-то идиотизм! Мне его продлили в награду «за годы безупречной работы», – шипение при слове «награда» недвусмысленно выдавало истинное отношение Снейпа к отпуску – для него это было сущее наказание. – Три месяца, – пробормотал он таким тоном, как будто его приговорили к пожизненному сроку в Азкабане.



– То есть, когда ты закончишь меня выхаживать, у тебя останется ещё пара месяцев на себя, да? – Локхарт постарался, чтобы его голос звучал ободряюще. Но, судя по брошенному на него убийственному взгляду, он не преуспел. – Разве тебе совсем не нужно время на себя? Заняться какими-нибудь исследованиями, например. Пообщаться с друзьями…



Убийственный взгляд переместился на большой котёл, и Локхарт был готов к тому, что котёл взорвётся.



– У меня масса времени на себя, а мой исследовательский проект – это ты! – Снейп сделал паузу и яростным шёпотом выдал: – И кому вообще нужны друзья?



– Говорят – всем нужны, – ответил Гилдерой спокойно. Снейп метнул в него злобный взгляд. – Но точно не скажу, у меня их никогда не было.



– Лучше рассчитывать только на себя, – сказал Северус котлу. – Так ты знаешь, чего можно ожидать, – он оглянулся на Локхарта. – Хотя, в твоём случае это означает заливание в глотку спиртного где-нибудь в тёмном углу.



Локхарт промолчал. Снейп молча зачерпнул кружкой дымящееся варево из котла и сунул Гилдерою под нос. Изо всех сил удерживая рвотные позывы из-за зловонного запаха, тот с трудом проглотил вязкую массу.



В следующий раз он проснулся через три дня. Снейп не был ни удивлён, ни воодушевлён прогрессирующим исцелением. Просто осмотрел его, хмыкнул, ушёл к своему столу и начал мелко нарезать что-то непонятное. Следующее зелье пахло сиренью, а на вкус было как крем для обуви. Локхарт стерпел тошноту и снова отрубился. Очнувшись всего через восемнадцать часов.



Лицо было гораздо лучше. Тело отдохнуло так, как не отдыхало никогда, вся энергия сейчас уходила на заживление лица. А ещё он чувствовал беспокойство.



Снейп метался вокруг него сгустком тёмной энергии, отчего Локхарт испытывал смутный голод. Его попытки завести вежливый разговор игнорировались, и ему ужасно хотелось сделать хоть что-то.



Следующее зелье, которое Снейп испробовал на Гилдерое, остро пахло красным перцем, а на вкус было как мох. Для разнообразия, оно не вызвало ни тошноту, ни сонливость. Локхарт посчитал это победой своего организма. Когда он рассказал об этом Снейпу, тот хмыкнул и отвернулся.



Напряжение, которое испытывал Гилдерой, даже если Снейп его и полностью игнорировал, не могло продолжаться вечно. Он уставился на небольшой серебряный поднос, на котором Снейп растирал порошки, и начал полировать его. Локхарт чувствовал себя таким никчёмным, что был рад убирать со стола после того, как Снейп заканчивал работу. С одной стороны, он делал это, чтобы хоть как-то отплатить ему за то, что вернул его к жизни. С другой стороны, ему было невероятно скучно целыми днями лежать и ничего не делать, он маялся и готов был лезть на стенку.