Нафиг, или любовь без ханжеских примесей.
Автор: Fidelia
Бета: хотите? Если я вас знаю, то у вас есть шанс…
Рейтинг: NC-21 за некоторое насилие
Пейринг: один писатель/одно словечко-паразит
Жанр: стёб, абсурд, кинк
Категоря: слэш, RPS
Warning: BDSM и тому подобный недетский изврат, особо впечатлительным просьба не читать
Дисклеймер: чего? какой ещё дисклеймер??? Всё моё, но при этом даром, на радость читателей. Писатель имеет сам себя, на это не претендую, а НАФИГ... ну, он тоже сам по себе.
Краткое содержание: однажды ночью к одному писателю приходит великий и ужасный… Нафиг.
Предыстория: не стоит раскидываться громкими словами и обижать людей ни за что, ни про что, ибо можно получить сдачи. И будет больно.
От автора: фик написан в результате одного вечного как мир спора антислэшеров со слэшерами, в результате которого автор сего сильно возмутился, потому что его задели за живое слова героя данного фика, между прочим, известного писателя. Имена почти всех действующих лиц изменены, а то ещё обидятся... А вот Нафигу не повезло, перед ним извиняюсь.
ЗЫ: если не знаете, о чём идёт речь, то лучше заранее узнайте
тут, иначе всей соли не уловите. И будет это не стёб-абсурд, а обычный дурацкий PWP.
ЗЗЫ: не принимайте всерьёз, плз, это всего-навсего фик…
НАЙДУ И ... НАФИГ!!! (с) Ник Перумов
Boys, girls… what’s the fucking difference? (С)
Он проснулся посреди ночи оттого, что сверху навалилось что-то душное, тяжёлое, давящее на грудь и мешающее дышать.
«В одеяле, что ли, запутался? Или это кот?» – мелькнули сразу две мысли одна вслед за другой, но в этот момент в голове отчётливо прозвучало:
– Нет, это не одеяло и не кот, это я.
«Не надо было наедаться на ночь…» – запоздалое пельменное раскаяние здоровенным камнем вольготно разлеглось в желудке, оно давило на диафрагму и мешало глубоко вдохнуть.
– Да нет же, это не разогретые в микроволновке полуфабрикатные пельмени давят, это я, – снова послышался вкрадчивый голос, и Даниил Николаевич проснулся окончательно, быстро-быстро моргая и стряхивая зыбкое марево непонятного сна ресницами с глаз.
– Что ещё за нафиг? Что это? Слуховые галлюцинации, что ли? А, ерунда какая-то, ну его… Нафиг! – проворчал он по привычке и попытался повернуться на бок, чтобы снова заснуть, но не тут-то было. Свидание с Морфеем откладывалось на неопределённый срок, потому что что-то крепко-накрепко придавило его к кровати, что-то невидимое, но ощутимо тяжёлое, как мраморная кладбищенская плита. – Всё-всё, сдаюсь, кто ты? Что тебе от меня надо? Чертовщина какая-то… Мракобесие… – вспомнил он моднявое словечко и перестал бесполезно извиваться ужом, пытаясь выбраться из-под этого невидимого чего-то или кого-то там.
– Что я? Кто я? Ну, ты сам дал мне сегодня имя… Нафиг, – снова тот же призрачный, потусторонний голос в голове.
– Нафиг? – безмерно удивился Даниил Николаевич, глупо открыв рот. – Интересное имечко… А когда это я тебя так назвал?
– «А, ерунда какая то, ну его… Нафиг!» – процитировал невидимка. – Разве не меня вы имели в виду?
– Хм… – ненадолго задумался тот, – может и так… Ладненько, с именем более-менее разобрались, да это и не столь важно. Ну, и кто ты такой, Нафиг? И чего тебе от меня надо? Что ты делаешь у меня в квартире? Впрочем, не хочешь – не отвечай, не утруждайся. Утром я проснусь и пойму, что это был всего-навсего дурацкий сон… Буду тебя нагло игнорировать, – решил Даниил Николаевич. – Иди ты нафиг, Нафиг, – скаламбурил он, очень довольный собой.
– Это не сон, это всё на самом деле с вами происходит… А игнорировать меня не стоит, если я надавлю чуть сильнее на грудь, вы умрёте от сердечного приступа, – недружелюбно произнёс Нафиг.
Даниил Николаевич непроизвольно вздрогнул всем телом, но нашёл в себе силы спросить:
– Ладно, если ты настаиваешь, что ты – не сон, то говори, кто ты и зачем я тебе?
– Я же уже сказал, что я – Нафиг, а вот зачем вы мне… Хочу заняться с вами любовью.
– Чё? – поперхнулся от удивления Даниил Николаевич и с трудом расхохотался, потому что тяжесть всё так же давила на грудь и смеяться было крайне неудобно. – Любовью?.. Ну ты даёшь, Нафиг… Это зачем это тебе надо, а? Впрочем, это дело твоё, если это совсем уж личное, то не говори, оставь при себе. Кстати, какого ты пола, Нафиг? С мужчинами я дел не имею, заруби это себе на носу, если он у тебя есть, конечно, – коротко хохотнул он. – И вообще, я гомофоб.
– Причём тут гомофобия? – искренне удивился Нафиг, всё так же разговаривая внутри головы Даниила Николаевича и всё так же тяжело давя ему на грудь. – Какое отношение любовь имеет к вопросам пола?
– Самое что ни на есть прямое! – возмутился тот и снова заворочался, стараясь выбраться из под прозрачно-призрачного груза. – Голубые, лесбиянки… Всё это неестественно, это против природы, против Бога! Это… Это гадко!
– Я ему про любовь, а он мне про гадости… – криво усмехнулся Нафиг. Вернее, Даниилу Николаевичу, конечно, не было видно, как именно улыбнулся настырный Нафиг, и улыбнулся ли он вообще, но почему-то ему представилась кривая противная ухмылка, перекосившая незримое лицо.
– Ладно, Нафиг, а как ты, собственно, выглядишь? – придумал кое- что Даниил Николаевич. – Понимаешь, друг Нафиг, я разборчивый и со всеми подряд любовью не занимаюсь. Я ж знаменитость, как- никак… Нет, это я не в обиду тебе, – поспешно поправился он, почувствовав резкое усиление тяжести на груди, видимо, Нафиг всё же обиделся.
– Насчёт знаменитости - скорее никак, свредничал противный Нафиг. - А как я выгляжу? Да никак, собственно… Нафиг как Нафиг. Я ведь не человек, у меня нет определённой внешности и я бесполый. Ну так что вы предпочитаете в плане любви? – резковато перевёл он разговор на другое.
– М-м-м… даже не знаю, – попробовал по привычке пожать плечами Даниил Николаевич, но лёжа под тяжестью Нафига у него не получилось. – Я никогда не занимался любовью ни с кем, кроме женщин, а тем более с бесплотными Нафигами. Демонстрируй всё, что умеешь, – довольно опрометчиво заявил он.
– Значит, вы в некотором роде девственник? – гадко захихикало невидимое нечто.
Даниил Николаевич гневно покраснел, но счёл за лучшее промолчать. А то ну как примется сильнее давить? Хорошо ещё, что в темноте его лица не было видно. – Что ж, в таком случае, приступим… – и Нафиг красноречиво замолчал.
– А что требуется от меня? – поинтересовался Даниил Николаевич, судорожно закусив губу. Мало ли, чего там этот непонятный Нафиг задумал…
– Да ничего, ровным счётом ничего. Расслабьтесь и получайте удовольствие.
– А… А если я откажусь, ну, не понравится мне?.. – попробовал вывернуться Даниил Николаевич из щекотливой ситуации.
– Почему? Вы ведь ровным счётом ничего не теряете, даже некоторым образом приобретаете. Новый опыт – лучший источник вдохновения. Вы ведь что-то там такое пишете, если не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – сварливо проворчал тот. «Что-то там такое» он пишет… Да он… Да он один из самых… А этот… Одно слово – Нафиг!
– Ах да, – встрепенулся Нафиг. – И о сердечном приступе не забывайте, мало ли что, вдруг неловко надавлю и… – доброжелательно напомнил он, отчего Даниила Николаевича бросило в холодный пот. Он вздохнул поглубже и постарался максимально расслабиться, насколько это вообще было возможно в данной ситуации. – М-м-м, чуть не забыл. Я с вами всего на час. Мне ещё надо успеть к массе другого народу, такого же недоверчивого и узколобого, как вы.
– Хорошо, валяй, – коротко согласился Даниил Николаевич. И пошло оно всё… нафиг.
читать дальше***
…Каменная тяжесть перестала локально давить на грудь и стала мягко распространяться по всему телу, расползаясь невидимой тёплой волной сначала по рукам, вытянутым вдоль тела, потом по животу, лизнула пах и растеклась по ногам. Ему показалось, что он лежит на мелководье, держа голову над водой, а на всё остальное тело нежно давит давно забытое летнее крымское море. Невидимый Нафиг аккуратно и равномерно скользил по нему, лаская кожу словно мелкая водная рябь, поднятая тёплым южным ветерком. Едва ощутимые касания приятно возбуждали, чуть покалывая и щекоча, будто лежит он в ванне с шампанским, а кожи касаются поднимающиеся со дна золотистые шипящие пузырьки. Или словно сотни бабочек касаются его трепещущими крылышками, испачканными пыльцой… Или будто бы его щекочут мягкие длинные непрестанно моргающие ресницы… И так по всему телу. Хм, ощущения действительно необычные, во всяком случае, с женщинами он такого не чувствовал.
Через какое то время к покалыванию и лёгкой щекотке присоединилось новое ощущение – что то шелковисто-влажное касалось его кожи, словно его всего вылизывали десятки маленьких язычков размером с кошачий, а особо чувствительные и отзывчивые на ласку места осторожно покусывали мелкие острые зубки. Это было ещё более возбуждающим, и Даниил Николаевич закусил губу, чтобы позорно не застонать под прикосновениями коварного Нафига. Глубоко внутри начало просыпаться сильное возбуждение, грозящее вырваться из-под тщательного контроля, но чёрта с два Нафиг об этом узнает, не будь он многообещающим… хорошопродаваемым… впиарененуждающимся… популярнымилюбимым… писателем.
– Аххх… – не выдержал он, шаря по простыне руками и сжимая её края, сгребая простыню с постели и хватаясь за неё как за соломинку, чтобы его не засосало в этот водоворот чувственности. Нафиг добрался до его уже напряжённого члена, и Даниилу Николаевичу показалось, что он стремительно летит куда-то вниз, падает, падает, падает в чёрный рай запретных запредельных наслаждений. Что за нафиг…
***
…Его члена легко касаются невидимые маленькие прохладные ручки, они теребят его, осторожно царапают крошечными ноготками, щекочут и ласкают, поглаживают и сжимают, заключают в кольцо длинных гибких пальцев, скользящих по всей длине… Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… Быстро – ме-е-едленно, быстро – ме-е-едленно, быстро – ме-е-едленно… Пальцы словно выводят некий загадочный, одним им ведомый узор, вытанцовывают какой-то странный танец, то мучительно медленно, то быстро, рывками; рваный ритм не даёт сосредоточиться на ощущениях, и мешает ощутить всю полноту удовольствия. Его член будто растёт, ширится, удлиняется, живо пульсирует и дышит, как какое-то странное неведомое животное – автономная часть его тела, которая вроде как принадлежит ему, а вроде как и сама по себе. Новое, незнакомое, доселе неизведанное чувство накатывает на Даниила Николаевича, ни одна в мире женщина не сможет сравниться с этим Нафигом в умении работать руками и языком. Языком? Когда к гибким проворным умелым пальчикам успел присоединиться язык? Быстро скользящий, влажно облизывающий набухшую головку, мелко трепещущий под крайней плотью и порхающий серпантинной спиралью по всей длине. Даниил Николаевич с трудом понимает, что этот всёумеющий язык не соединён мышцами и кожей ни с одним ртом, потому что иначе такие изощрённые ласки невозможны. И только тут он до конца осознаёт, что и правда занимается любовью с неведомым Нафигом, а не с неким невидимым человеческим существом. И тогда ему становится по-настоящему страшно. Страх смешивается в равных пропорциях с невероятным удовольствием, потому что язык, к которому присоединились и губы, знает своё дело и творит нечто нереальное, отчего заходится мелкими быстрыми ударами сердце, а всё тело скручивает в сладкую судорогу и резко распрямляет тугая пружина позорно быстрого оргазма.
Даниил Николаевич тяжело дышит, и Нафиг тихо посмеивается в голове над его глухими беспомощными стонами, а потом извилисто скользит по его груди вверх и начинает целовать в губы, посасывая язык и облизывая дёсна и щёки быстрыми, хорошо рассчитанными, точным касаниями. Рот наполняется чем-то солоновато-пряным, резким и пахучим, и Даниил Николаевич понимает, что это вкус его собственной спермы. Желудок гадко скручивает в тугой узел, но всевидящий Нафиг легко проводит по его животу рукой, и чувство гадливой тошноты испаряется, будто его и не было.
Даниилу Николаевичу жалко себя, его охватывает чувство потери, словно он сдал без боя крепость своего тела, отдался неведомому Нафигу практически без сопротивления.
– Не куксись, Впиарененуждающийся, – ёрничает Нафиг, награждая Даниила Николаевича его же комплиментами относительно себя, – что это с тобой? Ах, Omni anima past coitus triste est… Ну, первый раунд закончился в мою пользу. Согласен?
Тот не успевает ничего сказать, потому что Нафиг быстро садится на него верхом, судя по внезапному перемещению всей тяжести в область паха. Даниил Николаевич чувствует, как неведомая призрачная бесполая любовница засасывает в себя его вновь эрегированный член и мягко, волнообразно, сжимает его невидимыми внутренними мышцами влагалища, равномерно лаская по всей длине, пружинисто двигаясь вверх-вниз и выжимая из его горла хриплые беззастенчивые стоны.
«Ну, если уж на то пошло, то Нафиг действительно женщина», – при этой мысли у до сих пор подозрительного Даниила Николаевича отлегло от сердца, но Нафиг хмыкает ему в ухо и, о ужас… Он чувствует, как очень сильные невидимые руки скользят вниз по бёдрам, безжалостно приподнимают его ноги, ставят их домиком и раздвигают ягодицы.
– Нет, нет… – вертится Даниил Николаевич как уж на сковородке, но Нафиг крепко прижимает его поясницу к довольно жёсткой ортопедической кровати и удерживает его руки над головой.
– Да, да… – мягко увещевает он, не обращая ни малейшего внимания на рыдающего от бессилия, унижения и ненависти мужчину, распростёртого под ним. – Не бойся, больно не будет…
Что то скользкое и тонкое касается узкого ануса Даниила Николаевича, и тот перестаёт сопротивляться, понимая, что ничегошеньки не может поделать с невидимым насильником. Ну что за нафиг!
– Если вас насилуют, постарайтесь расслабиться и получить максимум удовольствия, – стоит насмешливый голос в ушах, и ядовитые слёзы ненависти прожигают дорожки на щеках, стекая к ушам. – Не сопротивляйся, тебе будет хорошо, обещаю, – Нафиг чувственно щекочет его лоб влажным дыханием и аккуратно входит в него сзади, с усилием проталкивая в него член, стараясь двигаться медленнее и осторожнее, чтобы ни дай бог чего не повредить.
Даниил Николаевич крепко сжимает зубы и старается отключиться, выпасть из времени и реальности, чтобы никогда не помнить о том, что это когда-то происходило с ним, пусть и в безумном сне.
А потом Нафиг быстро двигается уже не только внутри него, но и снаружи, сверху, засаживает внутрь него тонкий, длинный, скользкий мужской член и в то же время крепко и сладко сжимает его собственный член женскими влагалищными мышцами. А Даниилу Николаевичу хорошо в его псевдо-отключке. Он не хочет возвращаться в реальность, не хочет этого хрена в собственной заднице и этой манды на члене. Пусть его оставят в покое, пусть это неведомое двуполое всепроникающее всёимеющее оно по имени Нафиг уйдёт, пропадёт, сгинет прочь... Но и в этой иллюзорном искусственном обмороке его настигает острое нежеланное наслаждение, когда это недоразумение, дергающееся в анальном отверстии, задевает там какую-то очень чувствительную точку. Простата, что ли, это называется? Под веками вспыхивает синий салют, падающий вниз и обжигающий глаза, а собственный член капитулирует, словно бы вынужденно вздрагивая и выплёскивая упругую струю горячей спермы на живот.
Даниил Николаевич корчится от унижения и стыда. Ему стыдно за то, что ему… понравилось… Будь проклят это Нафиг и его дурацкие фокусы… Будь проклят тот день, когда «нафиг» из слова-паразита превратилось в нечто большее, угрожающе разрослось и стало Нафигом, слышимым и осязаемым, доставляющим бесконечное неземное удовольствие и ввергающим в пучины унижения и ненависти к собственной слабости. Он плачет и пытается обнять себя, отпихнуть призрачного мучителя и натянуть на себя одеяло, но Нафиг не даёт, глумливо смеётся, слизывает сперму с его живота и шепчет на ухо:
– Ну, то ли ещё будет… Слышишь? То ли ещё будет… Я займусь любовью с каждой клеточкой твоего гордого популярногоилюбимого тела. Ты будешь рыдать, извиваться и просить ещё… Не зря слова «организм» и «оргазм» так похожи, они просто созданы друг для друга, и я подарю твоему телу ещё никем на свете не испытанное удовольствие… – загадочно добавляет Нафиг и… ныряет прямо в приоткрытый, судорожно хватающий воздух рот.
Даниил Николаевич тяжело сглатывает, захлёбываясь, задыхаясь, и вертит головой, окончательно перестав отдавать себе отчёт в происходящем. Его внутренности заливает что-то густое и горячее, как клюквенный кисель, как липовый мёд, оно просачивается в него на клеточном уровне, проникает везде и всюду, для него нет границ… Нафиг выполняет свою угрозу-обещание заняться любовью с каждой его клеткой и действительно делает это. И клеткам нравится. Они стонут, охают и изворачиваются, выгибаются дугой и ёрзают, заходятся и скулят не в силах принять так много удовольствия одновременно. Они посылают в мозг бессчётные импульсы, сообщающие о том, что им хорошо, очень хорошо, так хорошо, как не было никогда в жизни… И Даниил Николаевич мечется по жаркой постели, смятым, липким от пота и спермы простыням, сбитому одеялу. Он тоже изворачивается и выгибается, стонет и рыдает. Ему кажется, что он умирает от непосильного наслаждения каждую секунду и каждую последующую рождается, чтобы умереть и возродиться вновь. Нафиг внутри него и снаружи, сверху, снизу, сбоку… Он целует его, гладит, лижет, щекочет и царапает – и всё это одновременно. Он его любит.
Дыхание со свистом вырывается из лёгких Даниила Николаевича сквозь сжатые зубы, и молекулы кислорода и углекислого газа – это тоже Нафиг… И постель с её простынями, подушками и одеялом, и сама комната… Нафиг везде: он материя и дух, он мысль и действие, он свобода и рабство, он боль и наслаждение, Бог и человек… Двулик, двоичен и един в своей противоположности.
– Кто ты, Нафиг? Кто ты? – из последних сил шепчет потрескавшимися губами Даниил Николаевич, корчась в до боли невыносимом наслаждении и боясь, что сердце не выдержит такого напряжения.
– А ты ещё не догадался, хорошопродаваемый? – снова саркастически усмехается Нафиг, а потом внезапно становится серьёзным, и сладкая мука наконец-то отпускает Даниила Николаевича. – Я – любовь, чистая, без ханжеских примесей. Я существую для того, чтобы приносить наслаждение телу и душе, и не твоя проблема, в какой форме я существую, я выбираю это сам. Почему для тебя так важна моя форма, все эти дурацкие абсолютно детские заморочки насчёт гомосексуалистов и натуралов? Ты что – философию в универе прогуливал? Ты ведь писатель, значит – идеалист. Главное – это содержание, запомни… Ох, не успел до конца объяснить, увлёкся тобой, моё время здесь кончилось… Запомни…
Даниил Николаевич не успевает согласиться или возразить, возмутиться или полностью поддержать, потому что голос в его голове вдруг стихает, а тяжесть, так, казалось бы, долго давившая на него этой ночью, бесшумно соскальзывает с тела, стекает на пол и тоже пропадает. Он вертит головой в кромешной тьме, силясь шестым чувством отыскать следы пребывания любви в его комнате, но внезапно отключается, повернувшись на бок и уткнувшись носом в подушку.
***
Резко вздрогнув, он просыпается от давящей на грудь тяжести. Блёклое утро несмело светит в окна, а на груди примостился здоровенный кот.
«Ф-фух… Вот, кто мне всю ночь спать мешал… Отсюда и тяжесть на груди», – вздыхает Даниил Николаевич от облегчения, спихивая противное животное с себя на пол. – «Приснится же такое… Любовь без ханжеских примесей, ха…» – он трясёт тяжёлой со сна, взлохмаченной головой, откидывает одеяло, чтобы встать, а потом резко вздрагивает. Вся простынь оказывается в желтоватых каплях засохшей спермы.
– Что за нафиг? – удивляется Даниил Николаевич, а потом начинает вспоминать подробности странного сна.
Редкая? А руссккая? То етьс ни какая-нибудь там Мершо?
На счёт фамилии: Малышева, Мизгирёва, Матвеева? (Ели етсь орфографические ошибки, то прошу простить).
Редкая... чтож, я подумаю.
Алексеевна!
Ниужеде Артуровна? Афанасьевна? Акакиевна?
Ааа, ну, чтожж, часть личности подсудимой-розыскиваемой мы установили... *Херлок*
Ну а хто же исчо?
Я могу всё! А что нимагу... того и нинада!
Ты меньше думай, ты же теперь блонда! Привыкай. Теперь втоё1 орудие глазки... и разные там прелести. Что найдёшь.
Ты меньше думай, ты же теперь блонда!
Ээ, дадагой...
Теперь втоё1 орудие глазки...
Боюсь, что они занимают второе место, а то и третье...
Мозгобомба.
Мозгобомба.
Кто? Что? Где? Я?
Ты, ты.
Выставляю как кандидатуру на твою подпись. ли тебе слабо такое написать?
Это ещё почему не выдержит. Как раз таки на много круче той идиотской, что сейчас у тебя. Просто в мою тебя будут тыка носом, а в сйечасшную нет. Потому что в первой сарказм, во второй мания величия.
Потому что в первой сарказм, во второй мания величия.
А по-моему - наоборот
В моей больше Мании Величии. Хотя бы потому, что эта фраза моя (типа), а поскольку у меня МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ, то и фраза почти такая же. Тем более, когда читаешь твою подпись на "принцессу" уже не обращаешь внимания, потому что она "на белой кобыле". Да....
Тем более, когда читаешь твою подпись на "принцессу" уже не обращаешь внимания, потому что она "на белой кобыле".
А разве соль не в этом?